Андрей Гривко: «Россия попыталась опорочить честь моей страны»

Спустя несколько дней после крушения Боинга 777 Malaysia Airlines с 298-ю людьми на борту, вызванного ракетой неизвестного происхождения, украинский велогонщик Андрей Гривко (Астана), уроженец Симферополя, рассказал Филиппу Ле Гарсу из l’Equipe (Франция) о том, как он чувствует себя в контексте текущей политической ситуации. Сейчас Гривко участвует в Тур де Франс, являясь одним из важнейших грегари лидера общего зачета Винченцо Нибали. Желтая майка у итальянца практически в кармане.- То, что произошло с самолетом — большая трагедия, которая не ограничивается конфликтом между Украиной и Россией. Это касается всего мира, особенно Европы. Все должны понимать, что посредством этого акт терроризма именно Россия попыталась обвинить и опорочить честь моей страны.

— Как вы переживаете эти события в Украине?

— Трудно сосредоточиться на велосипеде, когда знаешь, что твоя семья находится в Крыму. Мои родители и сестра живут в Симферополе. В течение многих месяцев все мои мысли находились с ними. Когда президент (Виктор Янукович) бежал в Россию после событий на Майдане в Киеве (в феврале), я был очень напуган, потому что знал, что Москва будет пытаться вернуть себе власть. Так как в Крыму базировались российские базы на Черном море, Путин вскоре почувствует себя как дома. Я не ошибся. В настоящее время наши свобода и безопасность в опасности. Сегодня Москва внушает всем, что Крым независим, но на деле Крым потерял все. Наше экономическое богатство базируется на туризме, но кто хочет провести свой ??отпуск в этом регионе сегодня? Картина конфликта живет в памяти, и она страшная.

— Вы поддерживаете контакт с вашими близкими во время Тур де Франс?

— Я регулярно разговариваю с ними с самого начала Тура. Я знал, что моя сестра откажется от российского паспорта, который навязывают всем жителям Крыма. Я видел гневную реакцию на этот счет, потому что чувствую, что нас хотят выселить из собственного дома. Российская диктатура переехала меня, пока я педалировал по дорогам Тур де Франс.

— Но прошел референдум, который одобрил независимость Крыма.

— Это была пародия на референдум. Я знаю очень много людей в Крыму, которые не смогли проголосовать. В тот день, по совпадению, многие дороги были перекрыты, были созданы пробки в непосредственной близости от избирательных участков. Они хотят держать нас под влиянием Москвы, в то время как Крым и Украина уже глубоко закреплены за Европой, а не за Россией.

— Вы разговариваете (об Украине) с гонщиками в пелотоне во время Тур де Франс?

— В начале некоторые подходили ко мне, интересовались о том, что у нас происходит. Они хотят знать немного больше об этих событиях, потому что сложилась сложная ситуация, и многие люди до конца не понимают, насколько она сложна на самом деле.

— А российские гонщики, они тоже интересовались?

— Они знают о моих взглядах. Они знают, что я истинный украинский патриот и открыто об этом заявляю. Я не могу их винить за отсутствие собственной позиции, потому что они не несут ответственности за политику своего правительства. Несколько раз ко мне приходили, чтобы узнать, получил ли я российский паспорт. Я предпочитаю не отвечать.

— Вы — единственный украинец на Туре. Не чувствуете себя изолированными?

— Ярослав Попович (Trek Factory Team) должен был тоже участвовать в Туре. На самом деле, без него, я чувствую себя немного одиноким. Выступать на Туре — это гордость. Для меня очень важно быть здесь и иметь возможность сделать послание миру. Помимо моей работы с Винченцо (Нибали), я вижу свое собственное, миссионерское присутствие на Туре.

— У вас такая же позиция и в разговорах со своими товарищами по команде Астана?

— Ситуация в Казахстане не имеет ничего общего с Украиной. Это страна, которая культурно и исторически привязана к Москве. Внутри команды мы выбрали позицию особо часто не говорить на тему Украины. Политика не должна мешать сплоченности команды. Так что я держу свои мысли при себе.

— Как и казахстанцы, вы — русскоговорящий.
— Я говорю на обоих языках. На русском с моими родственниками, а на украинском с моей семьей. В этих двух языках есть много общего, но для личной идентичности говорить на украинском для меня особенно символично. Виной всему политика, которая еще при советской власти заставила нас говорить в Украине по-русски.

— Такое редко можно услышать, особенно от вас, у кого никогда не было видно ярких задатков лидера.

— На велосипеде я скорее товарищ по команде. По-французски это «элитный грегари», правильно? Мне комфортно оставаться в тени и делать работу за большого чемпиона вроде Нибали. До него я также работал на Контадора и на Винокурова. Но как только я встаю с моего велосипеда, то уже имею право на выражение своих личных политических взглядов.

— Говорят, что вы жестко себя ведете, когда речь идет о вывозе вашего лидера на лучшие позиции.

— Моя работа — обеспечить сохранение желтой майки. Когда я ехал свой дебютный Тур де Франс в 2005-м году, то видел, как Лэнс Армстронг ужасающе пробирался по группе. Я хочу, чтобы Винченцо наслаждался моим опытом. Мне нужно всегда быть на страже вместо него, дабы избежать малейшего риска. И если я кажусь иногда резким, то это лишь потому, что я хочу, чтобы все гонщики понимали, что желтая майка — высшая категория в пелотоне. Мне понравилось, когда Тони Галлопен надел её и прочувствовал на себе, как это, быть в желтой майке Тур де Франс. Это святое.

— Чем сегодня живет украинский велоспорт?

— Нам не хватает большой профессиональной команды, которая могла бы усилить наш велоспорт. Но, к сожалению, у нас нет и таких великих чемпионов, как, например, Александр Винокуров в Казахстане который помогает велоспорту опережать футбол, бокс и легкую атлетику по популярности.

— Что заставило вас выбрать этот вид спорта?

— Во времена Советского Союза мой отец был был велосипедистом, более того, в 1980-м году он даже был обладателем красной майки. Он всегда подталкивал меня уехать из страны и тренироваться в Италии.

— А вы вообще помните СССР?

— Мне было восемь лет, когда распался Советский Союз. Я помню, что вся страна хотела тогда обрести свободу. Но даже тогда нам лгали и заставили нас поверить, что мы никогда больше не будем связаны с Москвой. За двадцать лет ничего особо не изменилось.